Неточные совпадения
— Ах, знаю, знаю! — сказала она, махнув рукою. — Сгорел старый, гнилой дом, ну — что ж? За это
накажут. Мне уже позвонили, что там арестован какой-то
солдат и дочь кухарки, — вероятно, эта — остроносая, дерзкая.
— Я и то не брал. На что, мол, нам письмо-то, — нам не надо. Нам, мол, не
наказывали писем брать — я не смею: подите вы, с письмом-то! Да пошел больно ругаться солдат-то: хотел начальству жаловаться; я и взял.
— Конешно, родителей укорять не приходится, — тянет
солдат, не обращаясь собственно ни к кому. — Бог за это
накажет… А только на моих памятях это было, Татьяна Ивановна, как вы весь наш дом горбом воротили. За то вас и в дом к нам взяли из бедной семьи, как лошадь двужильная бывает. Да-с… Что же, бог труды любит, даже это и по нашей солдатской части, а потрудится человек — его и поберечь надо. Скотину, и ту жалеют… Так я говорю, Макар?
Солдат внимательно перебрал все ее сарафаны, платки, верхнюю одежду и строго
наказал беречь это добро.
Я наконец перестал плакать, но ожесточился духом и говорил, что я не виноват; что если они сделали это нарочно, то все равно, и что их надобно за то
наказать, разжаловать в
солдаты и послать на войну, и что они должны просить у меня прощенья.
— Ивана этого выпустили; он найден невинным, — начала она, — но он сам желает
наказать себя и продается в
солдаты; позволь ему это!
При этом ему невольно припомнилось, как его самого, — мальчишку лет пятнадцати, — ни в чем не виновного, поставили в полку под ранцы с песком, и как он терпел, терпел эти мученья, наконец, упал, кровь хлынула у него из гортани; и как он потом сам, уже в чине капитана, нагрубившего ему
солдата велел
наказать;
солдат продолжал грубить; он велел его
наказывать больше, больше; наконец, того на шинели снесли без чувств в лазарет; как потом, проходя по лазарету, он видел этого
солдата с впалыми глазами, с искаженным лицом, и затем
солдат этот через несколько дней умер, явно им засеченный…
Я его больно
наказал и в
солдаты хотел отдать (прошлые проказы, мой поэт!), да и не отдал в
солдаты.
Еще с 1825 году, когда я работал по моему малярному мастерству в казармах гвардейского экипажа и донес тогдашнему санкт-петербургскому генерал-губернатору Милорадовичу […граф Милорадович Михаил Андреевич (1771—1825) — с. — петербургский генерал-губернатор, убитый декабристом П.Г.Каховским.] о бунте, замышляемом там между
солдатами против ныне благополучно царствующего государя императора Николая Павловича, и когда господин петербургский генерал-губернатор, не вняв моему доносу, приказал меня
наказать при полиции розгами, то злоба сих фармазонов продолжается и до днесь, и сотворили они, аки бы я скопец и распространитель сей веры.
В один летний день распространился в арестантских палатах слух, что вечером будут
наказывать знаменитого разбойника Орлова, из беглых
солдат, и после наказания приведут в палаты.
Приехали на Святки семинаристы, и сын отца Захарии, дающий приватные уроки в добрых домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной
солдат, притаясь в уголке Покровской церкви, снял венец с чудотворной иконы Иоанна Воина и, будучи взят с тем венцом в доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского воина, молил сего святого воинственника пособить ему в его бедности, а святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это
накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
Николай был уверен, что воруют все. Он знал, что надо будет
наказать теперь интендантских чиновников, и решил отдать их всех в
солдаты, но знал тоже, что это не помешает тем, которые займут место уволенных, делать то же самое. Свойство чиновников состояло в том, чтобы красть, его же обязанность состояла в том, чтобы
наказывать их, и, как ни надоело это ему, он добросовестно исполнял эту обязанность.
На вечернем учении повторилось то же. Рота поняла, в чем дело. Велиткин пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин не ходил.
Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело начальства
наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а здесь его приняли как товарища.
Его рота была лучшая в полку, и любили его
солдаты, которых он никогда не отдавал под суд и редко
наказывал, так как
наказывать было не за что.
Уж я сама прошу:
накажи ты его ради Господа Бога, в
солдаты ли — один конец.
Наказали плетьми сторожей да
солдат, прокарауливших самого главного преступника, а Полуект Степаныч совсем опустил голову.
Наша бригада скучала. Правда, один раз часть Нежинского полка ходила на рекогносцировку, или, вернее, для наказания вооруженных и восставших жителей, в Лом. Пошли,
наказали и вернулись. Одного потеряли убитым, и один
солдат спасся каким-то чудом.
— Конечно, он бы не стал, — перебила хозяйка, он жил в обществе, и декабристы знали, что с ним нельзя затевать. А Шевченко со всеми якшался, и бог его знает, если даже и правда, что Перовский сам велел
наказать его по-военному, то ведь тогда же было такое время: он был
солдат — его и высекли, и это так следовало. А Пушкин умел и это оттенить, когда сказал: «Что прекрасно для Лондона, то не годится в Москве». И как он сказал, так это и остается: «В Лондоне хорошо, а в Москве не годится».
— Да помилуйте, Петр Данилыч, — отчество даже, хлюст, вспомнил. — Да что вы-с! Вы ж в команде первейший
солдат были, как такого можно
наказывать. Да вам бы, ежели на офицерскую линию выйти, и цены б не было. Только что ж вам при капитале за такими пустяками гоняться…
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое-нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было
наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме: только когда возможно было отдать в
солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания.
Солдат опять напился и подрался. И опять не
наказали его, но только уговаривали: «Еще больше повредишь себе; если же ты исправишься, то тебе самому станет лучше. Поэтому прошу тебя больше не делать таких вещей».
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что̀ случилось и изъявляя готовность
наказать виновных; но офицер строго остановил их...
Перевод состоялся, и переведенный
солдат в первые же дни украл у товарища сапоги, пропил их и набуянил. Сергей Иванович собрал роту и, вызвав перед фронт
солдата, сказал ему: «Ты знаешь, что у меня в роте не бьют и не секут, и тебя я не буду
наказывать. За сапоги, украденные тобой, я заплачу свои деньги, но прошу тебя, не для себя, а для тебя самого, подумать о своей жизни и изменить ее». И, сделав дружеское наставление
солдату, Сергей Иванович отпустил его.